Авторская песня — жанр интересный. Один из древнейших. Живучий. Синкретический (как сказали бы искусствоведы) или, в переводе на новейший русский, «три в одном» — музыка, поэзия и личность автора (он же — исполнитель) здесь связаны так, что не разорвешь. Символ послесталинской оттепели, авторская песня впитала в себя дух того времени, став своеобразным концентратом культурного контекста эпохи. Александр Городницкий — из тех людей, которые определяли этот контекст. И именно о музыке, о поэзии, о личности мы говорили с ним за чашечкой зеленого чая в ретрокафе «Дежавю» — месте, где пытаются воссоздать дух шестидесятых.

Первый бард — это царь Давид

— Если мы обратимся к истории, то увидим, что поэт, или рапсод — это все равно певец. Первый бард — это царь Давид. Когда не существовало ни книгопечатания, ни печатной поэзии соответственно — был человек, который пел свои произведения, как правило, с каким-то струнным инструментом в руках. Не случайно, например, религиозные псалмы поют. И именно песня лежит в основе всех форм современной поэзии, все выросло из этого ствола. Как говорится, машину изобрел пешеход, но об этом быстро забыли.

— А ваше творчество анализировали музыковеды, например? Литературоведы?

— Понимаете, я избегаю по отношению к себе громкого слова «творчество». То, что я написал, действительно является предметом изучения литературоведов.

— И много нового и интересного вы узнаете о своем творчестве из исследований?

— Очень много! Когда я, например, читаю статью Галины Купчик «Образ луны и солнца в творчестве Городницкого и Визбора», я развожу руками. Я как-то не могу к этому серьезно относиться. Если бы речь шла о другом человеке, я, может быть, воспринимал это по-иному. Но я не вижу здесь больших предметов для изучения, потому что, к сожалению, не считаю, что с точки зрения стилистики я что-то серьезное открыл в русской поэзии. В отличие от Бродского, в отличие от Маяковского, от Хлебникова. Вот Высоцкий — он, с моей точки зрения, создал такой стык: разговорного, простого языка улиц и высокой поэзии, это уникальная находка. Бродский писал, что «не язык — орудие поэта, скорее поэт — орудие языка». Так вот, есть поэты, которые являются орудием языка, я же использую силлабо-тоническое наследие русской поэзии. Я не говорю — хорошо это или плохо, есть замечательные поэты, например, Давид Самойлов, которые сами язык не создавали и пользовались тем, что есть. Но тем не менее… Я не преувеличиваю своих заслуг в области литературных открытий и к себе в этом плане отношусь достаточно спокойно.

— Но тем не менее, говорят: Городницкий — известный бард, Городницкий — известный ученый. А Городницкий — известный поэт?

— Да. Один критически мыслящий молодой человек, Андрей Коровин, однажды написал про меня очень резкую статью про то, что «Городницкий — наше все. Он и гений поэзии, и гений науки, он и гений жюрения, и чего-то там еще. Пушкин может отдыхать». Мне это понравилось.

— А как вы относитесь к тому, что Городницкий — это наше все?

— С некоторым чувством юмора. Потому что, конечно, нет. Глупость не относится к числу моих главных недостатков, понимаете?

«Мерседес» по отношению к телеге

— Я не занимаюсь музыкой. Я хотел бы точно определить то, что я делаю: я придумываю какие-то примитивные мелодии на свои стихи. Называется ли это «заниматься музыкой»? Я не уверен. Я не знаю сольфеджио. Я очень часто беру какие-то готовые клише с каких-то вещей, например, соната Бетховена, ставшая основой моей песни «От злой тоски не матерись». Это бессознательно. Но. Я не могу заниматься музыкой, будучи безграмотным. Когда было дворянское сословие — всех детей обязательно учили играть на фортепьяно, и основам музыки, и основам живописи — независимо от того, получалось у них или нет. Это необходимо — потому что так у ребенка появляется эстетическое мироощущение. Он вводится в мир звуков. А у меня абсолютный слух… а недоучка я, потому что была война, была блокада, а так бы меня тоже научили играть на фортепьяно. И ничего, кроме вреда, отсутствие образования мне не принесло.

И в литературе я тоже самоучка — не надо преувеличивать. Нас как учили? Ямб, хорей… вот это у нас на слуху. А современная молодежь, например, ученики Кушнера — они легко могут писать дольником, они владеют гимнастикой строки гораздо лучше, чем наше поколение, чем я, в частности. Все мои песни написаны в ритме вальса и танго или фокстрота — это та музыка, которая была основой для моего поколения, музыка детства. В наше время уже век новых литературных форм, век новых музыкальных размеров, рок-музыка дает молодежи новые основы. И тот же Шевчук по отношению ко мне — это все равно что «мерседес» по отношению к телеге.

Визбор для бедных

— Шевчук — тоже авторская песня?

— Мне нравится Шевчук, и я его привожу в пример. А что такое авторская песня? Это собственные стихи на собственную мелодию, объединенные личностью автора и личностной неповторимой интонацией. А Шевчук для меня — личность.

— А он себя отстраняет от авторской песни.

— А это его дело. Я говорю о том, как я его воспринимаю. Вот Розенбаум тоже себя отстраняет — и правильно делает.

— Почему?

— Потому что это тот случай, когда человек одарен в выступательском плане и даже в плане авторском… Он очень хороший стилизатор! «Лиговка», «Заходите к нам на огонек», имитация одесских песен — вот это у него замечательно было. Но как только он начинает писать от своего лица, выясняется, что личности — нет, что ему нечего сказать людям. А с тех пор, как он стал, начиная с «Черного тюльпана», писать верноподданные пошлые какие-то песни, тут личность кончилась, извините за резкость. Мне жаль, он талантливый человек.

— А кто сейчас личность, с вашей точки зрения?

— Я уже старый человек, я уже многого не знаю и не вижу. Не вижу ни одного человека, который был бы личностью в новом поколении. Есть люди, которые пишут песни получше, Олег Медведев из Иркутска, Григорий Данской из Перми, Марк Мерман из штата Арканзас… Личность — это человек, не похожий на других, мысли которого, мнения которого и образный строй которого очень интересуют окружающих. Его можно ругать, его можно хвалить, но он выламывается из окружающих «лица необщим выраженьем» своим.

Я чувствую себя Чапаевым, а не пустотой

— А что интересует окружающих в первую очередь?

— Окружающих интересует одно из двух: или автор идет на поводу у публики и пишет песенки для развлекухи. Например, Олег Митяев — как бы Визбор для бедных. Либо сатирические песенки, покусывающие за ляжки наше правительство и напоминающие провинциальный КВН, как пишет Тимур Шаов, — у него поэзия уже и не ночевала, потому что там все на грани пошлости… Так или иначе человек бессознательно идет на обслугу окружающей аудитории, применяясь к ее вкусам, не стараясь ее вытащить за волосы (как Мюнхгаузен сам себя из болота) своим понятием эстетики, своим понятием морали и так далее. Галич этого ничего не делал, все было наоборот.

— Так то Галич. А сейчас все принято упрощать. Вот уже и по Акунину комиксы издают…

— Я не читал Акунина, я серый, мне очень стыдно. Надо бы посмотреть «Турецкий гамбит». Я даже «Чапаев и пустота» Пелевина прочитал впервые в прошлом году. У меня недавно отбило охоту читать современную литературу… Дело в том, что два года назад я был членом жюри конкурса «Букер — открытая Россия». По должности прочел 47 романов и объелся. А все, чем набиты журналы наши «Новый мир»… «Знамя», в основном: вся эта трескучая, непонятная, плохо рифмованная пустота… Я чувствую себя Чапаевым, а не пустотой. Я люблю то, что любил в юности: Кушнера, Рейна… вот такую поэзию я люблю.

«…лица необщим выраженьем»

— А из классической русской поэзии? Есть особые пристрастия?

— Вы будете смеяться, но… Блок, Пушкин, Гумилев… Ахматова — больше, чем Цветаева, гораздо больше. (Кстати, как-то на пресс-конференции ко мне подошли студентки-филологи и попросили: «А расскажите о ваших встречах с Цветаевой». Такой я старый для них…) Конечно, поэты фронтовых лет. Слуцкий на первом месте. Самойлов. Багрицкий. Это мои любимые поэты, они ими были и остаются. Из зарубежных — Редьярд Киплинг. Насколько я могу судить — великий поэт ХХ века, почти вся русская поэзия — от акмеистов до Багрицкого идет от переводов Киплинга, от его поэтики, и это наследие еще не реализовано полностью. Киплинг меня сделал человеком: вот — мужчина, вот — окружающий мир, с одной стороны — иди и побеждай или себя проверяй, с другой — будь человеком внутри толпы. Для меня Киплинг — это и философ, и поэт, и все, что хотите. Самый главный для меня поэт, как ни странно.

— А музыка?

— Бетховен — самый любимый композитор, Чайковский, Шуберт, русские народные песни. Классическая немецкая, подчеркиваю, немецкая музыка. И в сочетании с русской напевностью. Это то, что в детстве запомнил, — и все, уже не переделаешь. И это не дает уйти ни влево, ни вправо — как при попытке к бегству. Я, кстати, люблю Германию, потому что с детства приучен к немецкой культуре. Я учился перед войной в немецкой группе, и немецкая поэзия, Гейне, Гете, Шиллер в меньшей степени… это немецкое звучание, жесткое, холодное… это для меня очень интересно всегда. Литература, естественно, английская, Шекспир — особенно. Но в основном — Германия, это музыка, это с детства. И несмотря на войну, несмотря на блокаду, несмотря на уничтожение всех родственников в Могилевском гетто, эта любовь осталась. Не люблю, кроме живописи, ничего французского. И то это импрессионисты, это отдельно.

— А шансонье?

— Шансонье — это другое дело. Это же очевидная вещь, о которой почему-то никто никогда не писал, — если бы не приезд Ива Монтана в конце 60-х годов в Москву, то не было бы, мне представляется, русской поющей поэзии — такой, как она есть. Поэт с гитарой в руках. Брассенс. Монтан. Азнавур. Булат Окуджава взял гитару в руки после того, как он послушал Монтана. Если бы не французские шансонье, то мы бы не имели первого поколения авторской песни — ни Галича, ни Окуджавы — в том формате, в котором это было. Ни даже Высоцкого.

— Где грань между поэтом с гитарой в руках и не поэтом? В чем разница?

— Наверное, в таланте. В том, поэт или не поэт. Творец один, творчество — это не ты, ты только антенна. Как сказала Анна Андреевна Ахматова, на вопрос ответила: «легко ли писать стихи?» — «А чего ж трудного, когда диктуют». Я не о себе в данном случае говорю, а о великих поэтах, которые стали антенной. Я полемизировал с одним человеком, он говорит: а вот как же Галатея, ведь человек создал Галатею? Я говорю: стоп, ребята. Оживили ее боги Олимпа. Он только изваял. Большая разница.

Постскриптум

На прошлой неделе Городницкому исполнилось семьдесят два. Патриарх, заслуженный деятель науки (это звание — подарок от президента ко дню рождения). Государственную премию «за заслуги в авторской песне» ему дали гораздо раньше — это уже не новость. Поэтому на пресс-конференции в Новосибирской филармонии профессора геофизики Городницкого расспрашивали о перспективах глобального оледенения, грядущем конце света и новых формах существования белковой материи. До высоких материй тогда разговор не дошел…

Copyright © А.Крамер, К.Костылева, 2005