Проект MUZA | Журналистика | Спецсеминар музжурналистики

И. Соллертинский
«Нос» - орудие дальнобойное
(в порядке обсуждения)


Общественное внимание вновь сосредоточено на опере. Два крупных, хотя и неравноценных события – «Нос» Шостаковича и «Черевички» Каплана-Дмитриева – заставили опять задуматься о судьбах нашего музыкального театра.

Начнем с «Носа». На наш взгляд, его явно недооценили. Встреча была достаточно двойственной, даже противоречивой. С одной стороны, так сказать, признавали «исключительные экспериментальные ценности», с другой – полагали, что он лежит вне плана реконструкции нашей оперы. При этом оставалось неясным, к чему же собственно, если не к опере, эти «экспериментальные ценности» относились…

Наибольшую путаницу вызвало либретто «Носа». Одни увидели в нем «психологическую реакцию мещанства на современную действительность», другие – очевидно, не без влияния продукции нашего доморощенного фрейдиста Ермакова – даже нечто «сексуальное»…

А между тем дело в сущности обстоит значительно проще. Что такое «Нос» по своей фабуле? «Нос» - это остроумнейшее разоблачение «механизма» обывательской «утки». Зародившийся из ничего вздорный слух, пустяковый анекдот распухает до пределов фантастического мыльного пузыря и затем лопается с треском, оставляя, как и следовало ожидать, пустое место. Эта психология массового паникерства схвачена Шостаковичем в хоровых сценах с поразительной меткостью. Если у Мусоргского в «Хованщине» или «Борисе Годунове» мы ценили народную хоровую трагедию, то здесь мы встречаемся с беспримерной в истории оперы хоровой сатирой. Разумеется же, не в пропавшем носе майора Ковалева дело, а в тех причудливых очертаниях, которые принимает этот «скверный анекдот», преломившись в тысячеголовом мещанстве. Какое же пенснэ надо нацепить себе на нос, чтобы усмотреть в сюжете оперы мистику или сексуальность!

Но оставим в покое сюжет. Обратимся к музыке. Так вот, неужели же вне пути советской оперы лежит то,
• что Шостакович покончил со старой оперной формой и сделал невозможными рецидивы «Стеньки Разина» и «Ивана-солдата»;
• что он указал оперным композиторам на необходимость создания нового музыкального языка, вместо того чтобы пользоваться стертыми клише эпигонов Чайковского или Корсакова;
• что он дал интереснейшие опыты музыки, основанной только на ритме и тембре (антракт для ударных) и тем самым открыл возможности для так наз. «производственной музыки»;
• что он динамизировал обычно малоподвижную оперную сцену, увлекая ее своими задорными и хлесткими ритмами, и этим сблизил оперу с техникой передовой театральной культуры;
• что он – может быть, впервые в русской опере – заставил своих героев заговорить не условными ариями и кантиленами, а живым языком, омузыкалив прозаическую бытовую речь; что благодаря Шостаковичу композиторы, пишущие оперы на действительно советские сюжеты, уже не будут заставлять краснеть от стыда слушателей, выводя железных комиссаров, поющих слащавые ариозо в духе Ленского или князя Елецкого, или изъясняющихся на древне-русском воляпюке «боярских» опер;
• что, наконец, это – первая оригинальная опера, написанная на территори СССР советским же композитором.

Итак, неужели же все это лежит вне плана реконструкции советской оперы?

Мы полагаем, что это не так. «Нос» - не продукт мгновенного потребления. Это – завод-лаборатория, где создается новый музыкально-театральный язык. «Нос» - настоящая энциклопедия для молодых советских композиторов. Нужны ли нам такие лаборатории-заводы? Мы полагаем – нужны бесспорно.

Значение «Носа» еще более подчеркивается соседней премьерой – «Черевичками». Ксзалось бы, уже чего лучше: талантливый режиссер-«затейник» Каплан, трактовка оперы, как самодеятельной игры деревенской молодежи – все это не может не принести желаемых результатов. А получилось не совсем то: и опера Чайковского оказалась неподатливой, и обычные приемы «снижения образов» и «иронической подачи» как-то затупились. Это не доказывает еще, что старых опер нельзя переставлять. Переставлять их можно и должно, но 1) учитывая специфические особенности сюжетного и музыкального материала, 2) не ограничиваясь упомянутыми приемами «снижения» и «пародирования». А еще лучше – скорее перейти к оригинальной советской оперной продукции. «Нос» оказался первой, хотя и не всеми и не сразу замеченной ласточкой.

Оперный театр находится на переломе. Рождение советской оперы – не за горами. Эта опера будет строиться, разумеется, на советской тематике, будет ли она отображать героические эпизоды гражданской войны, стройку новой культуры, сдвиги в мировоззрении или в быту. Эта опера потребует с необходимостью перетряски багажа приемов оперного театра, иначе может получиться конфуз. Советские герои не могут изъясняться и действовать по трафаретам романтической или псевдо-народной оперы. Тут и придет на помощь «Нос», указав возможности нового построения оперного монолога, диалога и т. д. Выражаясь фигурально, оперный язык, бывший ложно-классически стихотворным, сейчас превращается в реалистическую прозу. Нужно ли это советской опере? Бесспорно. Благотворные последствия обновления приемов в «Носе» мы еще ощутим впоследствии. «Нос» - орудие дальнобойное. Иначе говоря, это – вложение капитала, которое не сразу окупает себя, зато потом дает отличные результаты.


© журнал "Рабочий и театр", 1930, №7, с 6-7
(взято на Форуме "Классика")