Мой план был прост. Я вступил в штат новой ежедневной газеты на амплуа сотрудника, пишущего передовицы. Однако мои подвиги в этой роли вызвали такой ужас и замешательство в редакции, что мое предложение заняться музыкальной критикой было встречено с невыразимым облегчением, поскольку эта тематика вполне уживается с невменяемостью автора. Мне отвели целую полосу в газете, как если б отвели обитую войлоком комнату в сумасшедшем доме, и с того времени в течение почти семи лет я каждую неделю писал для этой или какой-нибудь другой газеты статью под шапкой "Музыка", соблюдая главное требование хорошей журналистики - привлекать, как и прочие статьи газеты, внимание рядового читателя, будь он музыкантом или профаном в музыке. Многие редакторы не верят, что этого можно добиться. Но ведь в большинстве своем они не умеют руководить изданием. А вот покойный Эдмунд Ейтс умел и верил, что хороший музыкальный обзор украшает журнал. Он предоставил целую страницу еженедельника "Уорлд" своему музыкальному критику, и успех этой страницы доказал, что под пером способного литератора музыка, даже с чисто журналистской точки зрения, столько же благодарная тема, как живопись и театр, да и вообще ею интересуются больше, чем партийной политикой, биржевыми сделками и даже раскрытием преступлений.
Позволю себе добавить, что Эдмунд Ейтс интересовался музыкой не больше, чем химией; а надо сказать, что из всех возможных редакторов самые опасные для молодых музыкальных критиков - это редакторы - любители музыки. Справедливости ради отмечу, что и критик, не имеющий за душой ничего, кроме любви к музыке, не пригоден для работы в печати. Совершенно ясно, что если музыкальной критике будет отведено такое же место и она удостоится такого же признания, какие она получила в журнале "Уорлд", то критики должны быть людьми, хорошо подготовленными для своей работы. Помимо здравого смысла и знания жизни музыкальный критик должен обладать тремя важными качествами: развитым музыкальным вкусом, литературным талантом и опытом, накопленным в работе. Эти три качества могут встречаться и порознь, по лишь их совокупность обеспечит критику плодотворную деятельность. Возьмите любой из наших музыкальных журналов - тех, что привык читать органист, как врач привык читать "Ланцет", - и вы найдете в них множество статей, написанных компетентными и даже выдающимися музыкантами. Поскольку эти джентльмены не причастны к литературе, они вправе не заботиться об изяществе слога, но во всяком случае они имеют возможность писать па досуге сравнительно неторопливо, в то время как большинство журналистов работает в лихорадочной спешке; и они могут рассчитывать на внимание, какое вызывает любой здравомыслящий человек, излагающий свои мысли хоть и без блеска, по с полным знанием предмета. Почему же они несносны в качестве музыкальных критиков? Потому что не умеют критиковать! Они приступают к своей работе, как школьные учители, стремясь доказать, что вот это - "правильно", а то - "неверно"; при решении спорных вопросов они ссылаются на глашатаев школьной премудрости, чей авторитет в республике Искусства так же ничтожен, как авторитет директора Итонского колледжа - в Палате общин; они ревностно защищают свои любимые произведения и любимых композиторов против нападок инакомыслящих, уподобляясь дамам, болтающим на музыкальном журфиксе; они не понимают разницы между профессором, обучающим своих учеников правильному разрешению доминантсептаккорда. и критиком. стоящим перед лицом всего мира и мирового искусства и выносящим свое суждение о работе художника, чей авторитет по меньшей мере равен его собственному. Человек может быть искуснейшим контрапунктистом; но если, будучи не более чем второсортным преподавателем музыки, он раздражительно третирует композиторов с европейским именем как навязчивых и невежественных выскочек, коих надо поставить на место, - а это ведь совсем иной подход к делу, чем разумная, пусть и суровая, критика их произведений, - то очевидно, что подобный музыкант никак не может войти в штат какой-либо газеты или журнала универсального характера. У нас редко случается, чтобы кто-либо не обладающий ни литературным даром, ни глубоким пониманием музыки провалился на поприще критики. Человек не может стать дельным критиком, если сам он не занимается каким-нибудь искусством; и если это - не музыка, то он, естественно, выберет тот род искусства, с которым практически знаком, и станет писать именно о нем, а откажет перо - обучать ему. Писатель-художник, если он по природе своей не музыкант и не критик, всегда будет стремиться посвятить себя чистой литературе, подобно Стивенсону и Редьярду Киплингу, и не впадет в искушение пополнить свои доходы бутафорскими статьями о музыке. Но поскольку в журналистике преобладающее значение имеют литературные способности и поскольку ни один редактор, получив занимательную рукопись, не спросит, критика это или просто сплетни, и не справится о том, верную ли терминологию употребляет автор или блуждает в ней, как Гулливеров корабль в море, - - то случается, что пост музыкального критика занимают журналисты в поисках временного заработка и принимаются за дело, прикрывая свои недочеты множеством чисто описательных репортажей и лоскутками новостей о музыке и музыкантах. Если в таком человеке заложены потенциальные способности к. музыке и критике, то он сумеет за несколько лет научиться своему делу; а коли этих способностей нет - никогда не научится. Здесь полезно заметить - по крайней мере, я не могу удержаться от этого, - что любой опытный редактор обычно считает сотрудничество чисто музыкального критика совершенно ненужным для газеты и во всех отношениях заменимым работой рядового журналиста без специального уклона; поэтому музыкальный критик, статьи которого нравятся подписчикам, привыкшим лишь к занимательному чтению, обычно вызывает в среде собратьев-журналистов подозрение как самозванец, а у редактора это подозрение превращается в уверенность. Когда мои музыкальные обзоры стали привлекать внимание общества, возникла молва, что их изюминка - мое полное невежество в музыке. Не раз случалось, что люди, восхищенные таким трюком, при первом знакомстве со мной спрашивали: "А почему вам вздумалось писать именно о музыке?" - и когда я отвечал, что музыка - это искусство, которое я лучше всего знаю, они отходили от меня, жестоко разочарованные столь прозаическим объяснением, словно оно обесценивало все мои заслуги. И даже после того как гипотеза о моем полном музыкальном невежестве рассыпалась, мне все еще приходилось встречать людей, наивно умолявших меня признать, что мои познания в музыке не простираются до овладения ее спецификой. Очевидно, в моем изложении им недоставало вавилонской клинописи, присущей тем писаниям о музыке, в которых приводятся никчемные мелочные грамматические разборы музыкальных отрывков, сделанные из тщеславного желания поразить профанов, как поражает сельских жителей на ярмарке дрессированная свинья.. У критика, который не знает своего дела, есть два преимущества. Во-первых, работая для ежедневной газеты, он может, не затрагивая выбранной темы по существу, написать что-нибудь интересное и занимательное, собрав последние новости о предстоящих событиях и самые животрепещущие сплетни о событиях прошлых. Во вторых, его некомпетентность можно обнаружить лишь путем сравнения того, что он написал месяц назад, с тем, что им написано сегодня; но ведь этим никто не станет заниматься! Любой человек может выразительно описать Сливинского или мадам Кальвё, но если вы ознакомитесь с его прежними описаниями Сапельникова* или мисс Имс**, то сразу увидите (если автор не настоящий критик), что они ничем не отличаются от портретов первой пары и что их с таким же успехом можно было бы отнести, еще до рождения автора, к Паста и Каталани или к Черни и Крамеру. Когда он пытается определить особенности критикуемых артистов, вы тотчас заметите, что он превозносит Сарасате и Падеревского как раз за то, что точно копируют их ученицы - мисс Нетти Карпентер и мисс Шумовска. Хваля или порицая, он выбирает из множества других такие черты, какие свойственны решительно всем исполнителям, и не видит тех особенностей, которые отличают талант от посредственности и одного артиста от другого. Все это мне известно по личному опыту. Почти двадцать лет назад некий музыкант, желая помочь мне, занял пост музыкального критика в одном лондонском журнале. Критические заметки писал я, и он вручал мне весь гонорар за них, удовлетворяясь своим великодушием по отношению к юному и безвестному, но прыткому литератору, а также - почетом и славой, выпавшими ему на долю как признанному, хотя и мнимому, автору. Эти статьи научили меня разбираться в характерных признаках дурной критики. Я не могу дать здесь надлежащую оценку моим прегрешениям из боязни выйти за пределы приличия. В свое время они меня очень огорчали; но тогда, по недостатку знаний, я еще не мог понять, что терзавшее меня сознание виновности и стыд - неразлучные спутники невежества и неопытности. Журнал, при моей помощи, скончался, и мои грехи погребены вместе с ним; но я до сих пор храню в потайном месте эти преступления критика, как убийца хранит окровавленный нож, под ударом которого пала его жертва. Едва я почувствую себя излишне самоуверенным или свысока относящимся к кому-либо из своих юных собратьев, я осаживаю себя чтением своих первых заметок, хотя довольно бывает лишь вспомнить о них. Однако уже и в те времена у меня были некоторые познания в музыке и способность неплохо излагать свои мысли. Для своего возраста я мог бы стать вполне приличным критиком, если б только умел критиковать. А без этого уменья мои музыкальные знания и литературные способности вредили моим статьям больше, чем если б я был профаном в музыке и фразером в журналистике. Когда, спустя десять лет, я снова вернулся к этой работе, меня уже знали как критика, писателя и гражданина (что важнее всего!), благодаря тому, что я непрерывно выступал в печати с романами и критическими статьями о литературе, живописи и политике, а кроме того, был известен как митинговый оратор, теоретик, утопист и социальный реформатор, занимавшийся и практической, организационной работой в качестве члена разных комитетов. Все это не имело никакого отношения к музыке, однако существенно повлияло на мои критические статьи, превратив меня из жалкого любителя в достаточно опытного работника. Как критику мне необычайно помогли занятия экономикой и политикой, снабдившие меня весьма ценными знаниями тех коммерческих условий, от которых зависит искусство. Одна из важнейших обязанностей музыкального о критика - агитировать за реформы в области музыки, и если критик не знает, во что эти реформы обойдутся, и оправдают ли они затраченные на них средства, и на чей счет они будут проводиться, а также если он не сведущ во многих смежных вопросах, которые обычно не рассматриваются в учебниках гармонии, - то он не произведет никакого впечатления на людей, от которых эти реформы зависят, да вряд ли и сумеет узнать, кто эти люди. Даже его художественные оценки подчас будут направлены по неверному адресу. Критик, не разбирающийся в экономике прибылей и заработной платы, не сможет верно оценить работу антрепренера и артиста. Можно создать себе идеал совершенства и скорбеть, если он не был осуществлен; но если это произошло по чисто экономическим причинам и вы, вместо того чтобы порицать эти причины, погубившие идеал, станете порицать отдельных людей и хулить не то лицо, какое следовало бы, - например, артиста, ошибающегося по вине импресарио, или импресарио, ошибающегося по вине публики, - то вы, как критик, наполовину потеряете свое влияние. Если критик не разбирается в экономической подоплеке искусства, то никакой контрапункт и никакой литературный блеск не спасет его от подобных просчетов. Не буду больше распространяться о разносторонности, необходимой музыкальному критику, ибо на своем собственном пути я столкнулся с экономическими затруднениями. Заработок музыкального критика не велик. Владельцы газет платят ему от одного до пяти фунтов стерлингов в неделю; пять фунтов он получает очень редко и за это должен представлять исключительно блестящую статью в две тысячи слов. Кроме того, если не считать "мертвого" сезона, критик должен проводить все дни и вечера, от трех часов дня до полуночи, в концертных залах или в оперном театре. Нечего и говорить, что при таких условиях заполучить высококвалифицированного музыкального критика не менее трудно, чем круглый год доставать по фунту свежей земляники в день за плату пять шиллингов в неделю. Поэтому ко всем необходимым качествам музыкального критика, о которых я уже говорил, я настоятельно должен добавить еще одно условие - независимый от работы доход и большую веру в ценность музыкальной критики, чтобы заниматься ею ради нее самой, предоставив другим извлекать из нее материальную выгоду. Но поскольку такое условие утопично, лучше уж мне умолкнуть, ибо проповедь моя, как и все ей подобные, в конечном счете сводится к тому, что наша система экономики ущербна, будучи бессильна создать стимулы для полноценной работы.
----- |