От публикатора В марте 2010 года нашей группой во время работы в Российском Центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), в фондах, переданных ФСБ РФ по делу двух "философских пароходов" (Ф. 17. Оп. 3) обнаружена папка (Д. 155), содержащая 72 разрозненных листа, собранных в из разных документов, четыре из которых, как оказалось, имеют прямое отношение к А.Белому в период 1920-23 гг. Первый документ - два листа проверочного дела Петроградского ВЧК по делу о контрреволюционном заговоре в Вольной философской Ассоциации" (Вольфиле) в марте-апреле 1920 года: непосредственно донос и фрагмент стенограммы выступления А.Белого на заседании Вольфилы. Второй документ - фрагмент протокола допроса в связи с проверкой Особого отдела ГПУ в конце 1922 года просьбы А.Белого о возвращении в Россию из Берлина. Третий документ - справка Госпрокуратуры в порядке надзора о непричастности А.Белого к немецким "шпионским деньгам"[1] . Четвертый и последний документ - справка за подписью Менжинского, на основании которой А.Белому в августе 1923 года была выдана въездная виза в РСФСР. Здесь следует упомянуть, что еще в конце 1922 года К.Н.Васильева (последняя жена Белого) с прямого разрешения Менжинского приезжала в Берлин уговорить Бориса Николаевича вернуться. Вообще роль В.Менжинского в судьбе творческой интеллигенции 1920-х противоречива и мало исследована[2] . В этом смысле нам представляется гораздо целесообразнее порекомендовать читателю "О Вячеславе Менжинском. Воспоминания, очерки, статьи" 1985 года и роман "Секреты ОГПУ и его председателя В. Р. Менжинского" 2005 года, чем тенденциозную (хотя и содержащую много ценных документов) книгу "Менжинский: интеллигент с Лубянки" (Эксмо 2005). И наконец, нам надо сделать одно небольшое, но важное отступление. Жизненный путь А.Белого очень четко разделяют на три периода даты смерти отца (1902) и матери (1922). Между этими датами оказывается период увлечения антропософией, попытками создать мистико-рационалистическую[3] эстетику, писательством, ученичеством у Штейнера и разрывом с учителем. И как бы независимо от этого деления - сквозная линия серьезной филологической проработки проблемы ритма в русском стихосложении[4] . Эта двойственность во многом накладывала отпечаток на свидетельства современников: лишь немногие видели ученого-филолога, большинство видело скандалиста-идеолога младосимволистов[5] , создателя символистского "антиманифеста" (а никак иначе невозможно назвать шестисотстраничный том "Символизма"); человека, который пытался внести мистицизм даже в такое явление как Пролеткульт. В конце концов, Белый становится еще даже до отъезда в краткую эмиграцию (1921-23) своего рода "человеком-идеологемой", именем которого начинают прикрывать - уже в 1930-е откровенно политические акции. В этом смысле "процесс антропософов", который состоялся в 1936-м, сделал фигуру Белого на долгое время "неприкасаемой" для советского исследователя, подмяв под себя и чисто научный филологический труд, которому Белый посвятил свою жизнь. Итак, пять документов. Все примечания публикатора - в конце текста, сновки даны цифрами в квадратных скобках.
№1. <…> 21 марта на заседании Вольфилы состоялся следующий факт. [нрзб] и называя себя скифами будучи связан по своей психике с прошлым, Белый перепевал старые песни про числа, хаос и символ воплощенного, про том заявил что пролетариат есть гнилое и не созидающий нового. Это событие меня озадачило, встревожило, я не ожидал таких страшных слов от Белого, я решил, что он нарочно провоцировал меня. До этого я ничего подобного не слыхал, хотя иногда слышал ироническое отношение к тому или другому политическому факту, но это было мелкое раздражение обывательского характера, я не придавал значения таким обстоятельствам. При том присутствовали Разумник, Лурье, Гайдебуров, который между прочим похвалялся, что имеет шапирограф [нрзб] Меч революции опускается тяжко и сокрушительно! Есть верный, строгий и зоркий страж у Соввласти, это - Главлит [нрзб] воззвания с.р. гадов. Белый же говорил, что воссоздание России несовместимо с существованием большевистской власти, между тем как [нрзб] когда Мейер спросил об этом, Белый заявил, что совершенство искусства в порядке от зодчества к музыке. Оба последних говорили и острили под дружные аплодисменты всего специфического состава аудитории, между тем как я предложил петь Интернационал, отмахнулись и будучи обиженными что советская власть не позволила назвать определенно меншевистское и гносеологическое сборище Академией и ругал секретаря ВЧК Сергеева свиньей <…> На полях слева черными чернилами: "Чушь, у этого Рендо[6] мания преследования. Прилагаю стенографическую копию точных слов Бугаева (Белого). 28.III.20. ЗавОкро[7] Лакатош".
№2. <…>Если мы положим необходимость в основу наших представлений, то мы должны заявить: в необходимости не может быть революции; эволюция есть основа самой революции. Революция - эпизод эволюционной истории; если капиталистическое производство, развиваясь с необходимостью, порождает свою ликвидацию, то смысл социальной революции, то есть обобществление орудий производства, является лишь эволюционным завершением некоторого огромного периода, последним этапом эволюции; тогда почему же мы называем социальную революцию революцией, когда мыслим ее эволюционно. При таком взгляде социальная революция не может нам вскрыть положительную культуру свободы; и, таким образом, пролетариат как последнее звено в эволюции человечества есть лишь разъедающий все гнилое и - не созидающий нового. Но идеологи социализма не так говорят; они говорят, что история начинается после этого акта исторической драмы. Кто начинает ее? Итак, если мы положим механический взгляд на человека и на историю человечества, то мы должны будем сказать, что пролетарская культура не есть культура открывающая, а последний этап культуры кончающей. Я не разделяю этого взгляда; я только подчеркиваю: такая точка зрения выявляется из намеченных идеологических предпосылок; у идеологов пролетариата встречает нас расхождение. Одни подчеркивают ликвидирующий смысл его, как класса, который путем организационной борьбы ликвидирует наши представления о культуре. Такой взгляд влагает в пролетарскую культуру чисто милитантный смысл, - пролетарская культура есть та, которая заканчивает борьбу; она - ликвидирует, кончает, оттачивает орудия борьбы; в таком случае пролетарская культура противоречит общим представлениям о культуре, как о начале организующем и соединяющем; тогда пролетарский милитаризм, ограничивающий и суживающий представления о пролетарской культуре как культуре класса, ныне существующего, не может связать себя с представлением о культуре будущего <…>
№3.
<…>[9] …Севостьянович, поясните, верно ли что Бугаев натура поэтическая; произведет на него дурное впечатление какая-нибудь история, и он совершенно естественно будет писать против нас? Снизу напечатано: "с моих слов записано верно", подпись неразборчива.
№4.
Москва 18.12.1922. Проверкой, проведенной Гос.Прокуратурой Наркомюста РСФСР в порядке надзора следственного дела №116035/д установлено:
1). Бугаев (Белый) Борис Николаевич[12] не являлся основателем журнала "Мусагет" в 1909 году. В деле поднятого из архива жандармского производства[13] №Л-127/с указано, что "Мусагет" основал Метнер на деньги немецкой финансистки Фридрих, все финансовые сношения шли через Пашуканиса, который был оставлен под подозрением как скрытый германский агент. Сношения же Бугаева (Белого) с Минцловой и Штейнером имеют исключительно личный характер какой-либо опасности для Советской власти не представляют. 2). Проверены заявления Кисилева и Осипова об организации Бугаевым (Белым) оккультной организации с.р. "Антропософский орден" в Петрограде с целью разведочной деятельности в пользу американских или немецких империалистов, а также следственное дело ПетроВЧК №300211. Установлен факт оговора Бугаева (Белого) Кисилевым и Осиповым с целью ареста Бугаева (Белого) и завладения указанными лицами литературного архива последнего. 3). Проверены заявления Главупра по делам издательств и ТЕО Наркомпроса на предмет содерджания в романе Бугаева (Белого) "Петербург"[14] сведений, составляющих признаки ст. 69-70 Уголовного кодекса, оснований для возбуждения дела Прокуратура не усматривает.
Прокурор Канцевич (подпись)
№5. <…> Относительно имевшего место конфликта Бориса Бугаева (А. Белого) и Вяч. Иванова, поводом к таковому, согласно доклада Уполномоченного ИНО ГПУ Казакова, послужила опубликованная в 1922 году в Берлине брошюра "Сирин ученого варварства". Согласно донесению Казакова, Бугаев также порвал всяческие отношения со Штайнером и пребывает в нервном расстройстве. Ни с кем в Доме искусств, ни Клубе писателей, не общается. Борис Бугаев (А. Белый) в течение всех этих двух лет держится вполне лояльно по отношению к Советской власти, и по делу о складах оружия в Германии не проходит (справка т. Трилиссера[15] прилагается). Считаю целесообразным разрешить Борису Бугаеву(А. Белому) въезд в РСФСР и выдать въездную визу при условии гарантий ГПУ на невыезд обратно. Относительно же переданного т.Флаксерманом[16] в Особый отдел письма Горького по делу Госиздата и издательства Гржебина , в котором, между прочим в заказе типографии Шпамера в Лейпциге значится для переиздания книга Бориса Бугаева (А. Белого) "Символизм", считаю переиздание ненужным и вредным. Нач. Секр.опер.упр. Менжинский 6.05.1923.
Согласовано: Наркомат иностранных дел. Первый заместитель наркома Литвинов.
Примечания
[1] В январе-сентябре 1922 года Иностранный отдел ВЧК-ГПУ вел разработку дела о "складах оружия в Германии": по имевшимся на тот момент подозрениям, на деньги, выделенные Наркомпросу для печати в типографиях Берлина и Лейпцига книг серии "Всемирная литература" закупалось оружие для подпольной передачи контрреволюционным организациям в Петрограде и Москве, которое находилось в уже существовавших складах оружия, купленного на деньги белоэмиграции.
От автора. Что называется, "во избежание": мне хотелось бы "саморазоблачиться", как говорили в конце 1920-х. Дело в том, что эссе мое по жанру - чистой воды mocumentary, стилизация. Собственно, здесь "торчат уши" Борхеса, Тынянова и создателей фильма "Первые на Луне". Единственный строго реальный документ - фрагмент стенограммы выступления Белого в Вольфиле, он опубликован на "Пролеткульте". Все остальное - в той или иной степени нереально, можно считать это фальсификацией, мистификацией, или как сказано в подзаголовке, "реконструкцией". Важно было реконструировать историю идей голосами людей того времени. Донос составлен на основе фрагментов подлинных доносов тех лет. Что касается профессора Соболевского - здесь чистой воды реконструкция "на контрасте" (он и Белый - два ученых-идеолога, но чуть ли не диаметрально противоположных). Что касается дела о складах оружия 1923-го - подробности, как говорят, до сих пор засекречены в архивах СВР. А может быть, уже давным-давно раскрыты, впрочем, к судьбе Белого они если и имели отношение, то более чем косвенное. И вдогонку, дополнительный список использованной литературы.
|